Двукратный чемпион мира Алексей Терещенко с такой скоростью решает хоккейные задачки со многими неизвестными, что порой кажется, будто доли секунды — это для него бездонное пространство, в которое он способен вместить сколько угодно действий. А вот за пределами хоккейной площадки он может так медленно двигаться к цели, что та, потеряв терпение, будет, в конце концов, готова сама начать сближение с ним…

И это, как мне кажется, позволяет сравнить его с уникальным истребителем-перехватчиком МиГ-31, который с одинаковой эффективностью «работает» и на дозвуковых, и на сверхзвуковых скоростях.

Семь секунд, которые запомнились на всю жизнь…

Вначале я решил расспросить Алексея о том, как он действует «на сверхзвуке», поскольку до нас, зрителей, зачастую доходит лишь сокращенный вариант того, что происходит на ледяной площадке.

— Что ж, — сказал Алексей, — давайте вспомним о том, как на чемпионате мира-2008 я забил третий гол в ворота канадцев (счет тогда был 4:2 в их пользу).

…Я выскочил на лед со скамейки запасных, когда шайба была на нашей синей линии, а Сергей Федоров поехал на смену. В этот момент я увидел, что Саша Овечкин и Саша Сёмин устремились вперед. Шайба была у Сёмы, и, когда я пересекал синюю линию на канадской половине площадки, он сделал бросок. Шайба отлетела и пришла ко мне на неудобную — правую — руку; я ее быстро подработал и бросил. Это всё произошло в доли секунды: раз — и всё... В этот момент защитник падал, а вратарь Уорд, наверное, не видел броска…

У меня есть запись той игры. Я смотрел ее и удивлялся: как же шайба залетела в ворота? Если бы она хотя бы на сантиметр отклонилась вправо, гола бы не было…

Рассказав о своем успехе, Алексей, видимо, решил, что слишком уж расхвастался, и тут же вспомнил об ошибке, которую допустил в решающем матче чемпионата мира-2009.

— Я вчистую проиграл вбрасывание, и два канадских нападающих сразу же выдвинулись вперед. Последовал бросок по нашим воротам, но шайба отскочила от вратаря; я хотел ее подобрать — думал, успею, — но не увидел стоявшего за моей спиной канадца. Это был Джейсон Спеца, против которого я играл. Ворота были пустые, и ему ничего не стоило поразить их. И на шестой минуте первого периода канадцы повели 1:0.

— Но в самом конце игры — за семь секунд до сирены — вы отличились именно на вбрасывании, когда нужно было во что бы то ни стало сохранить победный счет.

— Наш тренер выпустил тогда двух центральных нападающих — меня и Костю Горовикова. Решили, что я встану на вбрасывание. И получилось так, что шайба осталась подо мной. Я чуть отыграл ее назад и наступил на нее. Два-три секунды подержал — и отбросил в угол. А там уж Костя держал ее до конца.

— Видимо, те мгновения запомнились вам на всю жизнь…

— Да, нам тогда пришлось здорово поволноваться.

— Но это длилось всего семь секунд. А в вашей жизни вне хоккейной площадки, насколько мне известно, были времена, когда волнения растягивались на долгие месяцы...

Первого свидания он ждал полгода

— Такая полоса началась в 2002 году. Я ехал в электричке к преподавателю английского и вдруг увидел Вику, свою будущую жену. Вышли мы на одной и той же станции, и я просто не мог не пойти за ней. Остановился у двери, за которой она исчезла... Потом мои друзья, которые там жили, составили список жильцов этого подъезда и раздобыли номера их телефонов. Всего там было 17 квартир; в шести из них девушек не было, значит, надо было проверить 11 квартир. Я сделал первый звонок и сразу попал на Вику.

— Она удивилась, услышав незнакомый голос?

— Конечно. Но я сказал, что провожу социальный опрос. «Ну что ж, — ответила она, видимо, сразу обо всем догадавшись, — пусть будет так». С того дня мы и начали общаться по телефону.

— А когда состоялось первое свидание?

— Только через полгода. Я позвонил ей 6 ноября, а встретились мы 3 апреля. Тогда как раз закончился сезон, я приехал к Вике на работу (она училась в институте и работала), подошел к ней и сказал «Здравствуйте…».

— А раньше-то почему не встретились?

— Не знаю. Наверное, я не внушал ей особого доверия.

— А свадьбу когда сыграли?

— В июне 2007-го.

— Что и говорить, долгая история любви…

— Нам не так-то легко было соединить свои судьбы… В 2005 году я ушел из московского «Динамо» в «Ак Барс». Расстался с клубом, в котором вырос, и уехал в Казань… Мне было очень нелегко, и я благодарен Вике, которая оканчивала экономический институт и еще не была моей женой, за то, что она поддержала меня и взвалила на себя заботы о моем быте. Она приезжала в Казань, а я то и дело мотался домой, в Москву…

А в этом году, 29 июня, у нас родилась дочка Анастасия.

— Значит, вскоре вам придется вспомнить сказки....

— Вспомню их с удовольствием. Я ведь вырос на советских мультфильмах — про Зайца и Волка, про кота Леопольда, про Вини-пуха…

В детстве делал все, что полагается делать в деревне…

— Ваше детство прошло в Можайске?

— Да. Моя мама родом из Можайска, а папа — из деревни Тетерино (она в трех километрах от города). Мои родители учились в Москве (мама — в экономическом институте, а папа — в автодорожном) и снимали там комнату. Когда я родился, меня отправили в Можайск, к бабушке. Там я и жил до трех лет. Потом папа стал работать в ГАИ, а маму взяли на работу в какое-то министерство. Вскоре папа получил 9-метровую комнату, и родители забрали меня в Москву; они работали, а я ходил в детский сад.

— Видимо, ваше детство было не очень-то радостным…

— Мне грех жаловаться. Лето я проводил в деревне под Можайском, а когда подрос, помогал дедушке и бабушке: ухаживал за свиньей и коровой, работал в огороде — словом, делал всё, что полагается делать в деревне.

На коньки его поставила мама…

— И кто же первым догадался поставить вас на коньки?

— Мама, она купила мне коньки с двухполозными лезвиями, забрала после работы из детского сада и отвезла на стадион «Наука». Мне тогда было, наверное, годика четыре. Папе такие коньки не понравились, и на следующий день мне купили другие — для фигурного катания (ничего иного в продаже не было). А спустя еще какое-то время у меня появилась еще одна пара коньков; на них можно было и кататься, и играть в хоккей…

— Теперь оставалось только поступить в спортшколу…

— За этим дело не стало. В одной из телепрограмм (она, кажется, называлась «120 минут») мы увидели объявление о том, что ДЮСШОР «Динамо» имени Аркадия Ивановича Чернышева набирает мальчиков такого-то и такого-то годов рождения; чтобы записаться туда, надо было приехать в Петровский парк на Малую спортивную арену.

Вот так, в шесть лет, я и попал к моему первому тренеру Александру Николаевичу Филиппову, который заботился о нас так, словно мы были его родными детьми. В Петровском парке тогда были две хоккейные коробки, и мы в мороз тренировались на улице. И Александр Николаевич мог подъехать к какому-нибудь мальчишке и, открыв его шлем, вытереть ему мокрый нос….

У него не было любимчиков, он всем давал шанс проявить себя, поэтому мы всегда играли в четыре звена. А когда некоторые родители упрекали нашего тренера в том, что он не стремится к победам, Александр Николаевич говорил им: «Какими вы хотите видеть ваших детей? Здоровыми или инвалидами? Не все из этих ребят останутся в хоккее, многие выберут для себя другую дорогу и поступят в институты. Моя же задача — сделать так, чтобы наши занятия всем им принесли пользу и прибавили здоровья».

Александр Николаевич, конечно же, знал свое дело, недаром еще два его воспитанника, Саша Еременко и Игорь Щадилов, играют сейчас в КХЛ.

Телепатия на хоккейной площадке

7 января 1999 года Алексей Терещенко дебютировал в команде мастеров московского «Динамо».

— В составе этого клуба вы дважды, в 2000 и 2005 годах, становились чемпионом страны, а затем еще дважды завоевывали это звание: в 2006 году, выступая за «Ак Барс», и в 2008-м, защищая цвета клуба «Салават Юлаев». В этом году вы вновь стали игроком «Ак Барса», которым руководит Зинэтула Билялетдинов.

— Зинэтула Хайдярович был моим наставником в московском «Динамо», и именно он научил меня взрослому хоккею. В этой игре масса вариантов и тонкостей: ты должен точно знать, на какой стороне следует занять позицию в той или иной ситуации, в какую сторону развернуться, как правильно подкатиться к сопернику и так далее и тому подобное. А по тому, как хоккеист ставит корпус, коньки или клюшку, можно предугадать, что он сейчас будет делать.

— Кто первым увидел в вас центрального нападающего?

— Александр Николаевич Филиппов. И он не ошибся: мне интересно и атаковать, и участвовать в обороне, и выполнять диспетчерские функции. Таков уж, видимо, мой склад ума.

— Когда-то знаменитый футбольный тренер Нодар Ахалкаци, руководивший тбилисским «Динамо», говорил, что самое трудное для него — обучить своих футболистов тактике. А как вам дается эта наука?

— Для меня здесь нет особых трудностей, ведь тренеры всё тебе разъясняют, разжевывают и чуть ли не ложечкой в рот кладут. Я тренировался у разных специалистов и всякий раз что-то приобретал, потому что у каждого из них своя изюминка, которой нет ни у кого другого.

— А можно ли во время игры по одному лишь взгляду партнера догадаться, чего он от тебя ждет?

— Конечно, можно.

— На чемпионате мира в Швейцарии вы играли с Ильей Ковальчуком и Алексеем Морозовым. У кого из них самые выразительные глаза?

— И тот и другой могут так на тебя посмотреть, что ты сразу поймешь, как надо действовать.

Когда долго играешь с одними и теми же партнерами, возникает что-то вроде телепатии: ты еще только собираешься выполнить какой-то маневр, а твой партнер, прочитав твою мысль, уже ждет в нужной точке твоей передачи. Ты должен заранее догадываться о том, что сейчас произойдет на площадке, поэтому нужно все время вертеть головой. Если же упрешься взглядом в шайбу, то и шайбу отнимут, и тебя самого снесут.

— А кто из хоккеистов вам больше всего по душе?

— Игорь Ларионов. Этот человек — истинный интеллигент. В 2008 году он был на чемпионате в Квебеке и поздравлял нас. Мне нравится в нем все — и то, как он играл, и как он себя ведет, как мыслит и как одевается.

— А можно ли перенять у какого-то мастера его фирменный прием?

— Перенять-то можно, а вот выполнить этот прием так же, как он, нереально, потому что в его исполнении есть то, что присуще только ему; поэтому, надо совершенствовать свое катание, свой дриблинг, свою игру. Чтобы не отставать, необходимо постоянно работать, ставя перед собой трудные, но все же достижимые цели.

— И какие же они у вас?

— О своих целях — и в спорте, и в жизни — я никому не рассказываю.

— 16 декабря вам исполнится 29 лет. Вы можете представить себя пятидесятилетним?

— Нет, я пока не думаю о столь отдаленном будущем.

— Но у вас ведь есть диплом Государственного университета физической культуры…

— Да, но когда-нибудь я, возможно, постараюсь получить еще одно высшее образование, связанное с математикой или с экономикой.

«Большой спорт — в принципе — беспощаден…»

— Для вашего первого тренера главным было здоровье его воспитанников. Однако в большом спорте — другие ориентиры…

— Большой спорт — в принципе — беспощаден, поэтому ты должен сам заботиться о себе — о своем физическом, эмоциональном и психологическом состоянии. Если же не сможешь держать себя в нужной форме, то никому не будешь нужен. Ну а на ледяной площадке с тобой может произойти все, что угодно.

В 2005 году, когда я только-только перешел из «Динамо» в «Ак Барс», я однажды оказался между жизнью и смертью. В тот раз мой партнер Саша Степанов, можно сказать, вытащил меня с того света. Я тогда получил удар в голову, и у меня так сжались челюсти, что я не мог дышать. Саша бросился ко мне и разжал их… А на последнем чемпионате мира в первом же матче с французами я потянул спину. И перед каждым матчем мне делали два обезболивающих укола по восемь кубиков. Зато потом хорошо было — до тех пор, правда, пока к концу игры уколы не переставали действовать.

— Кто станут вашими партнерами по тройке в «Ак Барсе»? Наверное, Алексей Морозов и Данис Зарипов?

— Это уж тренеры будут решать. Если же меня поставят с этими ребятами, я буду очень рад, потому что играть с ними — удовольствие. Но это не значит, что, играя в клубе «Салават Юлаев», я не получал такого удовольствия, выступая вместе с Сашей Пережогиным и Вовой Воробьевым.

Я два года провел в Уфе и был счастлив играть с такими партнерами. В «Салавате…» я работал честно, перед болельщиками моя совесть чиста, хотя некоторые из них и говорят, что я, дескать, такой-сякой, неблагодарный. Но у меня нет на них обид.

— А вас задевают их слова?

— Да. Но я понимаю, что это неизбежно: сегодня я для кого-то буду хорошим, а для кого-то — плохим; завтра же все будет наоборот.

Причиной моего ухода стали разногласия с руководителями клуба. Когда мы обсуждали финансовые условия моего контракта, они сказали, что на такие деньги у них есть другая кандидатура. Правда, когда Вячеслав Аркадьевич Быков дал согласие возглавить «Салават Юлаев», они стали уговаривать меня остаться, но я уже дал слово провести переговоры с «Ак Барсом» и не собирался его нарушать.

— Вы сказали, что никому не говорите о своих целях, но я все же не могу не спросить вас, подумываете ли вы об Олимпиаде в Ванкувере?

— Пока нет. Сейчас надо работать так, чтобы попасть в команду, которая выступит в Евротуре. Только после этого станет ясно, достоин ли ты того, чтобы играть в сборной России. В хоккее все определяют разум и сердце, а это означает, что в действиях каждого игрока должны быть и мысль, и чувство. Если этого нет — нет и команды, а тогда о победах нечего и мечтать.

На последних чемпионатах мира у нас была команда. Наши тренеры не повторяли без конца слово патриотизм, но и они, и мы знали и чувствовали: мы играем за Россию, значит, должны быть лучшими.

* * *

В конце августа в Москве состоялся сбор нашей олимпийской команды, которая в основном была сформирована из российских звезд, выступающих в НХЛ. Компанию им составили всего несколько игроков, защищающих цвета российских клубов; в числе этих мастеров был и центральный нападающий Алексей Терещенко, который, конечно же, снова будет играть за Россию.