Мне уже приходилось в одиночку испытывать судьбу и на горных лыжах в Саянах и в Альпах, и под парусом на Байкале и на родном Обском море. Объясняется это вовсе не тем, что я стремился в полном одиночестве испытать себя в экстремальных условиях. Причина была другой — мне не удавалось собрать нужную мне команду. Со случайными спутниками идти не хотелось, а у друзей, как говорится, не складывалось…

Вот почему, соорудив более 20 лет тому назад парусную лыжу по чертежам журнала «Катера и яхты», я катался на ней в одиночестве и по заснеженным полям, и по застывшему морю. Сейчас же таких зимних сёрферов, а в последнее время и кайтеров, в Новосибирске появились десятки и даже сотни. Приезжаешь солнечным мартовским днем на самый популярный пляж «Неоком» на Обском море и с изумлением видишь, что белые снега пестрят парусами, а в голубом небе — десятки разноцветных кайтов!

…После первых же галсов у меня возникало желание сходить куда-нибудь подальше, хотя бы в родную деревню Абрашино, до которой всего-то 130 километров по безбрежному заснеженному морю. Море я знаю хорошо, все его острова, бухты, места стоянок. Но то летом! Зимой же пейзаж меняется неузнаваемо, поэтому, чтобы не ухнуть в прикрытую снегом полынью, надо позаботиться о средствах спасения. Стартовать же следует, дождавшись нужного ветра. Он, конечно же, не должен быть штормовым. Желательно также, чтобы он был и не попутным, и не противным… А отправиться в путь лучше всего солнечным весенним днем, чтобы ночью было около –10, а днем — около нуля.

Когда наконец осуществились мои пожелания, я облачился в горнолыжный комбинезон, высокие прорезиненные кроссовки, взял шлем и рюкзак и, не забыв про черные очки, рванул на плотину Новосибирской ГЭС. Приятель подбросил меня к тому месту на дамбе ГЭС, откуда новосибирские рыбаки уходят к местам зимней рыбалки у знаменитого острова Тайвань. По выходным дням у этого острова собираются сотни рыбаков. Когда мне случалось проноситься мимо сидящих у лунок ловцов удачи, некоторые из них кричали мне вслед: «Эй, парень, а чем ты ее толкаешь?» Рыбаки не могли понять, почему при слабом ветре моя лыжа неслась по насту с очень приличной скоростью. Причиной же тому был так называемый «буерный эффект», когда при движении навстречу ветру вымпельный ветер может в разы превышать встречный, ибо трения почти нет. Лыжа до того разгоняется, что впору вытряхивать ветер из паруса…

Пока же передо мной расстилалась белая гладь: до Боровских островов было около 40 километров. Ветер держался одного направления запад — юго-запад, солнце всходило в тумане, обещая хорошую погоду, а ветер 5 метров в секунду не требовал даже трапеции. Не оглядываясь назад, я ушел в белое безмолвие. Берегов видно не было, слева довольно быстро растаял в дымке сначала остров Тайвань, а потом и островок с веселым названием Хреновый. С собой у меня был термос с чаем, бутерброды, телефон и зажигалка со спичками. На тот случай, если я ненароком попаду в полынью, надел очень тонкий жилет, который в течение 10 секунд надувается из баллончика. Если я все-таки провалюсь, он поможет мне удержаться на плаву, ну а затем, был уверен я, выберусь на лед, добегу до ближайшего жилья и, может быть, даже спасу свое снаряжение. (Такой опыт, кстати сказать, у меня уже был.) Если же наступит полное безветрие, я дотащу лыжу, парус и мачту с гиком до ближайшей деревни, уеду в город, а потом вернусь за ними. Правда, отсюда слишком уж далеко до ближайшего жилья… Скорее бы добраться до Боровских островов, думал я, и лыжа, словно подчиняясь моим мыслям, мерно шелестела по весеннему насту…

Передо мной не было ни дорог, ни троп, ни следов. Впору было доставать компас, чтобы уточнить взятый курс. Хотя утренний туман понемногу рассеивался и видимость улучшалась, земли все равно нигде не было видно, а ниточка дамбы Новосибирской ГЭС давно растаяла за моей спиной. Ориентировался я только по солнцу и по часам. Через час справа по курсу показался первый Боровской остров; шел я все время правым галсом от курса в полветра до полного бейдевинда. За это время я даже устать не успел, а потому взял покруче вправо и самым острым курсом влетел в пролив между первым и вторым Боровскими островами. Справа осталась бухточка, с которой у меня связаны незабываемые воспоминания о том, как мы останавливались там, либо пережидая непогоду, либо просто переводя дух после первого длинного перехода. Сейчас в этом не было необходимости, и потому я опять увалился и покатил к самому большому острову, который здесь называют «Нашенским». На этом острове обычно проводила лето одна и та же компания. Остров большой, и порядок на нем устанавливался железный, начиная с оборудования мест общего пользования и уборки территории до утреннего подъема флага. Разумеется, тот, кто не хотел, мог и не вставать, но, как ни странно, все островитяне — и седовласые корифеи сибирской науки, и их юные спутники и спутницы — рады были впасть в пионерское детство, правда, без обязательного мертвого часа и отбоя. Ночи у таких «пионерских костров» с пением под гитару порой затягивались до утра…

Главной же достопримечательностью на этом острове была находившаяся на высоком берегу баня. Не простейшая, как у геологов, устроенная в палатке, а настоящая, рубленая, по самую крышу врытая в землю. Короткая траншея, начинавшаяся у ее двери, выводила парильщиков к невысокому обрывчику, откуда можно было броситься в ласковые обские волны. Ну а потом начинались сказочные послебанные посиделки…

Все это я вспомнил, пролетая мимо «Нашенского» острова. А неплохо бы, подумал я, истопить баньку и искупаться в снегу, однако внутренний голос тут же строго спросил: «А что потом?» Действительно, до Борового ведь еще пилить и пилить, да и нужно ли мне это? Не долго думая, оставил я Боровские острова справа и полетел к Пичуговским. Ветер стал понемногу заходить к югу, поэтому приходилось брать все круче и круче, пару раз я даже цеплял трапецию. Слева впереди открывался островок с еще более веселым названием Елбань. Здесь я вытряхнул ветер из паруса, остановился и решил выпить чаю. Прошло уже почти два часа, у меня сильно устали глаза, потому что приходилось до боли вглядываться в снежное поле, чтобы вовремя заметить торос или признаки полыньи, не спасали даже черные очки. Солнце все больше уходило к югу, и начинало слепить глаза, а потому надо было поторапливаться.

Лыжа снова мерно зашелестела по снегу, стали попадаться тропинки и даже следы колес; слева возникала деревня Ерестная, а справа показался поселок Красный Яр: значит, вскоре начнут попадаться и рыбачьи лунки. Ну, лунки-то моей лыже не страшны, поскольку ее длина как-никак 2,45 метра. Не наехать бы только на промоину или на очень тонкий лед, который часто бывает в камышовых зарослях. И именно такие заросли зачернели впереди, у острова Буян, напротив села Шарап.

…А впереди уже начинали громоздиться торосы и посверкивать ледяные брустверы вдоль главной ледовой дороги Обского моря Ордынск — Нижняя Каменка. Длина дороги здесь около 8 километров, но перескочить ее с ходу вряд ли удастся: помешают слишком крутые брустверы, нарытые бульдозерами, и отвесные стенки. Да и машины шли довольно часто; у правого же берега скопилось много автомобилей: в этом месте были стерляжьи ямы, и народ терпеливо ловил удачу. К полудню я дождался просвета на дороге и быстро перетащил свой парусный снаряд в сторону Большого Каменского острова. Остров этот знаменит своей огромной лагуной, где хорошо было отстаиваться во время южных штормов. Правда, килевым яхтам туда ходу не было: слишком мелко... А вот швертботам и катамаранам — раздолье. Пока же я скользил к острову, решая, где идти — вдоль левого или правого берега моря. Чтобы не терять ветер, надо было бы идти левее, но там мели и заросли камыша, да и провалиться можно в любой момент. Поэтому я пошел по фарватеру; высокий обрывистый берег сразу прикрыл меня от ветра, так что лыжа почти остановилась. Пришлось заняться когда-то запрещенным пампингом, то есть греблей парусом. Как на самокате выкатился я из ветровой тени: семиметровый парус «Хоук», слава Богу, не подкачал. А дальше хорошим ходом долетел до Елбанских островов, это почти Хмелевка.

К этим островам летом в начале 80-х совершил я свой первый совместный парусный поход; мой сын Максим и его приятель (обоим было по шесть лет) шли на дюралевой лодочке «Малютка», на которую я поставил шверт, руль, мачту и парус от яхты «Оптимист». Я же сопровождал юных моряков на старом-престаром «Мустанге», привезенном из Таллина. Палатку мы поставили на Большом Елбанском острове. Оттуда я сгонял на Большой Каменский, а возвращаясь назад, попал под сильнейший дождь и встречный ветер. Каково же было мое удивление, когда, ввалившись к пацанам в палатку, я, мокрый и продрогший, нашел там только что сваренную картошку и приготовленные для меня бутерброды с салом. Я объявил экипажу благодарность и сказал, что нужно дождаться улучшения погоды. Скоро дождь прекратился, однако южный ветер не утихал. Ребята были в жилетах, и я предложил идти в лавировку домой. Однако лавировочные качества и лодочки, и старого паруса были невысоки, поэтому через полчаса я взял ребят на буксир. Быстро темнело, ветер чуть усилился, чувствовалось, что ночью будет сильная гроза. Через пару часов выматывающей лавировки с грузом за кормой мы наконец — при первых раскатах грома и слепящих молниях — уткнулись в родной берег. Света в деревне не было, его всегда отключали при грозах. (Электричество, к слову сказать, появилось в деревне Абрашино только в 1975 году, а до этого там был только движок, работавший пару часов в день). Но в нашей избушке окно ярко светилось. Бабушка стояла со свечой у иконки Николая Угодника и истово молилась о сохранении жизни странствующих по морям. Слезы брызнули у нее из глаз, когда она увидела нас живыми и здоровыми. Вот о чем напомнили мне Елбанские острова, бесконечной белой грядой проплывающие справа…

Впереди на левом берегу уже синели дымы древнего сибирского села Кирза, что напротив Абрашино. Еще с полчаса я неспешно двигался к своей цели, иногда помогая себе ногой, как на самокате, и подгребая парусом, который при этом недовольно хрустел. Но вот я и у родных мостков, где летом регулярно швартую свою яхту. Деревня завалена снегом по самые крыши, но кое-где трубы дымят, значит, жизнь идет своим чередом, хотя вместо дорог по улицам вьются кривые тропки среди сугробов. Лыжу с парусом я бросил у причала, потом, думаю, разберу ее и унесу. Пока же бегом бросился отпирать двери дома. Снегу во дворе было по грудь…Теперь первым делом надо развести огонь в печке, добыть воды и затопить баню! Этим я и занялся…

Деревенский сосед, увидев меня с лыжей на плече, удивился: «Профессор, на чем это ты добрался из города?» — «А вот на этой лыже с парусом!» — «Ну, ты даешь!» После чего последовало сложное идиоматическое выражение…

А ведь парусная лыжа была придумана именно в России! Однако в этой деревне, в которой я живу уже 35 лет, о ней никто никогда не слышал…

Сложив свое парусное снаряжение в сарай, я нырнул в баню. Мало что может сравниться с банным священнодействием после того, как совершишь столь трудное путешествие. Одиночная парусная гонка по безлюдному зимнему морю — испытание не для слабонервных, даже в хорошую погоду. Риск, безусловно, был. Хотя никуда я не проваливался и не терялся в снежных бурях. Когда же свежие июльские березовые веники выбили из меня остатки усталости, я забыл обо всех стрессах. И это была гарантия того, что меня ждет глубокий, здоровый сон.